фото показано с : gazeta.ua

Ровно 78 лет назад село Большие Липняги на Полтавщине пережило большую трагедию. С 19 по 21 сентября 1943 года - гитлеровцы сожгли заживо 371 жителя. Среди жертв было 125 детей. Немногим местным удалось спастись и позже рассказать об ужасе, который они пережили.

Через несколько дней после трагедии в Большие Липняги зашла советская армия. Вместо села солдаты увидели пепелище. Вспоминали, что находили тела жителей на улицах, огородах, в подвалах, колодцах и за селом.

В 1977-м в селе открыли Мемориал в память о жертвах трагедии. На стенах монумента выписаны их имена и инициалы местных, погибших во Второй мировой войне.

Корреспондентка Gazeta. ua побывала в Великих Липнягах и пообщалась с еще живыми очевидцами расправы, которую людям устроили фашисты. Узнала, как населенный пункт восстанавливался и чем сейчас живет село с такой трагической историей.

Большие Липняги находятся в 8 км от поселка Семеновка - центра объединенной территориальной общины в Миргородском районе. Проживает около 300 человек. Школы нет. Поэтому местные дети ездят учиться в Семеновку и соседнее село Байрак. Зато присутствует почта, фельдшерско-акушерский пункт, магазин. Уже год отсутствует староста. Его до сих пор не назначили после прошлогодних местных выборов.

Самое большое здание в центре села - местный дом культуры. На огражденной территории аккуратная зеленая трава, большие деревья, игровая и спортивная площадки. Клуб практически не работает - здесь второй год идет ремонт.

- В селе проводим ежегодно митинг-реквием. 21 сентября - день памяти погибших в 1943 году, - встречает заведующая клубом, местная Елена Данченко. Соглашается провести к односельчанам - свидетелям немецкой оккупации 1941-1943 годов.

Заходим в просторный сельский двор, покрытый невысокой зеленой травой. Домашней птицы нет. На клумбах яркими пятнами выделяются цветы - морозец, петуния, бархатцы. У порога дома цветет нежно-персиковая роза. Дом ухоженный - оштукатуренный, окна заменены на металлопластиковые.

На крыльце встречает хозяйка - 88-летняя Галина Федоровна Чигринец. Стриженные под каре волосы почти без седины. В ожидании гостей женщина подвела брови и накрасила губы светло-розовой помадой с перламутром. У ее ног вьется и заливисто лает на незнакомцев Деня - йоркширский терьер.

- Раньше жили на другом углу, Нахаловке, - рассказывает Галина Федоровна. - У нас был большой дом и когда немцы зашли в село, то выбрали его себе под штаб. Говорили: "Мутер, киндер - век, век! А то - пух-пух!". В смысле, чтобы мы шли из дома, потому что перестреляют. Отца Федора Яковлевича Нетяка тогда забрали на фронт, а мама Настя Дмитриевна с нами четырьмя сама осталась. Отец был на вокзале в Полтаве, когда разбомбили поезд. Получил тяжелые осколочные ранения и попал в госпиталь.

В начале осени 1941 года немецкие оккупационные войска заняли Полтавщину. В Большие Липняги пришли 18-19 сентября.

- Тогда было уже холодно. Младших детей от немцев прятали в погребе. В нашем однажды спряталась соседская девочка и моя сестра Мария. А немецкий танк проехал и завалил на них тот погреб. Мы бросились всей семьей и давай отгребать землю. Спасли, - продолжает женщина. - После того выкопали на огороде длинный окоп и замаскировали - набросали кукурузы, битой мебели. Там и жили. Корову и теленка держали в посадке.

Младших детей от немцев прятали в погребе

Немецкая администрация в селе пыталась наладить привычную жизнь. Взрослых стимулировали работать в колхозе, детей - ходить в школу. У крестьян регулярно забирали продукты: яйца, молоко, птицу.

- У нас здесь был молочный комбинат. Немцы хотели сливки, чтобы им носили ведрами. Заставляли меня. Но я сказала, что не понесу. И отказалась. А потом и люди начали противиться, потому что нечем стало питаться. Немцы начали жителей бить. Пришло их старшее начальство и давай людей обворовывать - выносили из домов все!

В соседнем селе Малый Байрак действовала подпольная партизанская организация. Мужчины из окрестных деревень, которых не успели мобилизовать в советскую армию, прятались в погребах или бежали в лес.

- Некоторые в село заходили - просили, чтобы дали хоть шото поесть. Я носила им. Мама было сварит кукурузы, картошки в мундирах. Яблоки пособираю и на Малый Байрак иду, - вспоминает Галина Чигринец. - Немцы заметили, что я куда-то хожу. Остановили: "Куда?". Сказала, что за тереном. Они пустили, но поняли, шо к партизанам наведываюсь.

Подпольщики привлекли девочку к сбору информации в деревне. Должна была замечать, в каких домах до ночи светятся окна - где немцы пьют-гуляют, играют на губной гармошке.

- Мама говорила: "Что ты затеяла, тебя убьют и семью погубишь!". А я все равно иду и смотрю. Здесь у нас Одесковские, Брельбасы были - принимали немцев, готовили им есть. Они выехали в другое село, как наши пришли. Их предупредили: "Жизни здесь не будет". Так я смотрела и передавала информацию партизанам. И они потихоньку пробирались сюда поближе. Было, наденут платочек, старушками сделаются и наблюдают.

Сопротивлялись тайно и местные мужчины, которые не примкнули к партизанам. Особенно оживились, когда пришло известие, что линия фронта приблизилась и немцы могут начать отступление, вспоминает Галина Федоровна.

- У нас были Ткаленко, Галат и другие ребята, которые начали сопротивляться. Гранаты, которые брали у партизан - бросали туда, где немцы пьют. Люди перестали соглашаться скот гнать, ничего не делали. Немцы за неповиновение стреляли или вешали. Виселицу сделали на футбольном поле. На воротах людей вешали. И игрались - из пистолетов по ним палили. Не разрешали снять их и похоронить.

- Били (стреляли. - Gazeta. ua) людей - страшное дело. Заходили в дома и загоняли под замок. Поджигали. Ужас! Крыша падает, люди кричат. Живые же! И дети, и старики. Немцы когда отступали так свирепствовали. Замучили 371 душу.

Огонь гудит, крик и плач стоит, коровы ревут, собаки лают

Семья Галины Федоровны выжила, потому что прятались в окопе. Дети боялись шевельнуться, чтобы их не заметили. А в это время по селу горели дома, разносились страшные крики, вспоминает очевидец.

- С нами был прадедушка, сосед. Говорит: "Боже, приходит очередь и до нас". Огонь гудит, крик и плач стоит, коровы ревут, собаки лают, - видно, как от ужасных воспоминаний глаза женщины наполняются страхом. Тогда ей было 10 лет.

После ухода немцев Галина Федоровна помогала собирать по селу и хоронить останки сожженных и замученных односельчан.

- Был старый дед Степан. Говорит: "Люди мертвые воняют, скот воняет. Надо что-то делать!". Нас было трое - он, я и еще одна девочка с улицы Нахаленка. Попросили у одних людей ручную тележку. И разбирали останки. Очень трудно, запах ужасный. Руки-ноги отрываются, распадаются на куски. Мы были голодные, босые, в одних платьицах. Вытаскивали тела, свозили на кладбище. Копали длинные ямы и с тележки сбрасывали. Тела так хлопали, не забуду звук. Было очень жалко. И дети были, и такие красивые женщины . . .

В это время мать Галины Чигринец смотрела за меньшими детьми.

- В селе немцев уже не было, а армия еще не дошла. Приходили партизаны только. Говорили: "Дети, вам бы дома сидеть, а вы на себя такие ноши взвалили!". Всех 370 душ надо было похоронить - и тех шо сгорели, и тех шо постреляли.

Ольгу Дулевич и ее сына Виктора, шести лет, живыми бросили в огонь

- В селе затем проводили расследование. Из Москвы приезжали следователи, нас расспрашивали. А что я расскажу? Я девочка была малолетняя. Но знаю, что взяли всех немцев, которые отдавали здесь приказы. И судили их. Был Нюрнбергский процесс.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: 96-летняя немка сбежала из дома престарелых, чтобы не судили за нацистские преступления

Галина Федоровна показывает пожелтевшие вырезки из старых советских газет. В одной статье рассказывается о торжественном открытии мемориала в селе Большие Липняги 23 сентября 1977 года. А в другой - о Великолипняговской трагедии. Приводится текст из обвинительного акта, составленного и подписанного комиссией сельского совета 24 сентября 1943 года.

". . . Молодую мать Ольгу Дулевич и ее сына Виктора, шести лет, живыми бросили в огонь. Мария Бутенко, спасаясь от смерти, схватила троих своих детей - семи, трех лет и маленького - 10 месяцев, спряталась у себя на огороде и умоляла о помиловании, но зверь-фашист всех расстрелял из автомата. Не было пощады и старикам-инвалидам, одного из них - М. Погребняка с парализованными ногами вытащили из дома, посадили на копну сена, сверху накрыли ящиком и подожгли. Он сгорел живым. А . П. Тригубенко, у которого не было левой ноги, автоматом отбили правую и бросили в погреб, где он пролежал трое суток, пока дождался освобождения, рассказал о том преступлении, которое совершили фашисты в деревне, а через несколько дней умер . . . " , - говорится в документе о зверствах немецкой военной части "СС-63" под руководством офицера Шпейделя.

На другом конце села живет еще одна свидетельница событий. За метровым деревянным забором белеет старая хата. Обложена Глобинской плиткой. Тщательно побеленная. Крыша целая - крыта соломой вместо очерета.

- Там надо было давно менять очерет. Но мы не умеем, а попросить некого - уже никто такого не делает. Мой муж ремонтирует, как может - сеном покрывает. Там у нас летняя кухня, - встречает меня во дворе крепкая женщина в фартуке поверх бордового вышитого свитера. Коротким движением поправляет под подбородком узел зеленого с бордовыми цветами платка. Представляется Татьяной Григорьевной.

Ведет в дом - большой, одноэтажный. Кирпичный, тоже обложен плиткой и побеленный. Привлекает внимание наведенные густо-синим кирпичные столбы, старые оконные рамы и двери. Филенки в них закрашены темно-красным.

- Я выросла в этом доме. Мама живет здесь после бракосочетания с отцом. А как мала была, во время войны, жили на другом краю села. Ну она вам сейчас сама расскажет, - говорит женщина.

Звеня защелками, открывает поочередно дверь в просторные сени. Потом - в дом. Приглашает.

Внутри хорошо натоплено. Полы устланы хлопчатобумажными серыми ковриками. Много старых черно-белых фотографий в рамках. Они, как и иконы, украшенные вышитыми рушниками.

- Мы с родителями жили на другом углу села. Улицу называли Нахаловка, ведь там когда-то нахально построился какой-то Наум. Нас у мамы было восемь, отец умер после голода в 1933-м, - рассказывает Вера Александровна Юрченко, 91 год. - Когда война началась, старшие братья Василий и Николай уже были взрослые и жили отдельно. Их забрали в армию. Брата Гришу немцы схватили и отправили в "Хорольскую яму" (гулаг №160 - нацистский лагерь для военнопленных в городе Хорол, существовавший с 20 сентября 1941 по 15 сентября 1943 года. Там удерживали около 200 тыс. пленных, из которых около 90 тыс. погибли - Gazeta. ua).

Совсем седые волосы женщины выглядывает из-под завязанной на затылке косынки. Одета в сине-фиолетовый байковый халат поверх платья старого советского кроя.

- Когда матери сказали о Грише, то они с сестрой ездили телегой, повезли продукты. Не разрешили передать. Там много тысяч было людей в той яме. А Гриша увидел тогда их и узнал, подошел ближе. Дал знать, шо родные его. Сказали ехать в село и взять справку, что он наш родственник. Мама все сделала у и тогда передали ему папирос и мешок сухарей. Но шо тот мешок, если их там много? А комендант сказал ехать домой и ждать Гришу. И точно - отпустили. Пришел ночью.

По возвращении брат Веры Александровны начал прятаться от оккупантов, которые установили строгий контроль над крестьянами.

- Когда немцы вступали в деревню, ехали машинами и мотоциклами. Мы все попрятались - боялись. Посмотреть на них нас мать не пускала. Мне было тогда 12 лет, - продолжает Вера Юрченко. - Они постоянно были в Богдановке и Семеновке - там была их большая резиденция. Нас из дома не выгоняли. Мы жили на отшибе, сад был. Немцы боялись туда ходить. Далее была толока, колхозный двор.

Фашисты заставляли сдавать все - яйца, молоко, мясо

- Во время оккупации в селе проживали в основном дети, женщины и пожилые мужчины. Их заставляли брать и обрабатывать землю. Набирали вдов, как моя мама - косами косили, вязали снопы. Молотили зерно на нужды немцев. Куда они его уже отправляли, не знаю. Весной хлеб сеяли - лошадьми пахали, волами волокли.

- В нашей семье была корова, телочка, поросенок. Фашисты заставляли сдавать все - яйца, молоко, мясо. Немцы яйца любили ловко. Нам приходилось прятать, чтобы было шо есть. А скот немцы застрелили, когда отступали. В тот день, помню, была холодная пасмурная погода - такая, как и сегодня. Двое шли по улице и поджигали дома - бросали факелы на крышу. Им люди говорят - зачем палите, где мы жить будем? Отвечают: "Мы только палим, а за нами придут те, кто убивает".

Вера Александровна вспоминает: поджигатели были в немецкой форме, но хорошо говорили по-русски. Приказали детям и женщинам бежать в степь подальше.

- А по селу уже сараи горят, трещит все, лущит. Пальбу устроили - из пистолетов и автоматов. Скот бьют! Тот, что не успели ранее выгнать к Днепру. Мы собрались своим кутком - одни вдовы с детьми. И отправились в степь. Дом наш сожгли и скот убили.

С полтора десятка женщин и детей укрылись в небольшом овраге - попадали и прижались к земле. Полицаи предупредили беглянок, чтобы далеко шли и хорошо прятались, потому что рядом с селом развернули артиллерийскую батарею - планируют обстреливать советские войска. Только смерклось, начался артобстрел. Полетели снаряды.

- Мы лежим, а оно над головой летит и где-то громко падает, взрывается. Полежали ночь. Я-то старшая была, а то и меньше были дети. Замерзли очень, потому что бежали кто в чем был. Решили утром идти на Казачки, где когда-то казаки жили. Там остались руины и кусты. Были огороды. Матери там собрали дынь и арбузиков. Посидели сутки в тех заброшенных кустах. От фундамента была канавка - вот в нее и забились. Огня не разводили, боялись. Сидели в холоде и голоде. Утром решили идти домой. Выстрелов не слышно было, все вроде успокоилось.

Позже Вера Александровна узнала, что работа немецкой артиллерии через полевой телефон координировалась с командного пункта за несколько километров. Чтобы прекратить артобстрел - ее брат Гриша вместе с товарищем Николаем Бутенко, проникли в село и перерезали провода связи.

- Когда в село пришли, то сразу бросились к первой хате - Павла Бутенко. Хата осталась цела. Как и Литвиновская и Балабунова - единственные на всей улице. Немец запал бросал-бросал, а оно не горело, сказала баба Харитына Бутенко, Павлова жена. Побитая была ревматизмом, вот одна в доме и осталась.

- Есть - было нечего. Надежда Бутенчиха говорит: "Пойду поищу, у меня там хлеб был припрятан". Только принесла и вскочила в дом - входят за ней два немца. Зашли и один выстрелил на чердак. Может думал, что там партизаны. А мы как закричим! Говорят к нам по-русски. Мол, не бойтесь, ничего не сделаем. "Нам нада две матки, а то и больше, чтоб нам кушать сготовили", - говорят. Сами набили кур и уток, нарыли картофеля. Я-то не ходила, мне потом мама рассказывала.

Немцы окружили двор и устроили расправу. В погреб бросали гранаты

Во дворе разбили большой деревянный сундук, развели на нем костер. Вскипятили воду в большом котле и заставили женщин щипать птицу. Другие чистили картошку. Стали готовить.

- Когда еще один бежит, что-то по-своему клокочет. Так они взяли кастрюлю с картофелем, котел с супом, мясо - бросили то все в машину и двигатель заводят, чтобы ехать. А одна баба спрашивает - куда же нам, батюшка? "Куда хотите - туда и идите. Через два часа красные будут", - сказал и поехали они. А под вечер уже наши солдаты пришли. Все выскочили и обнимают их, - женщина неожиданно начинает плакать.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Разбитые дороги и толпы военных - показали фото украинского города под немецкой оккупацией

Вытирает слезы краем платка. Некоторое время молчит. Потом рассказывает, что советские бойцы предупредили крестьян о возможных бомбардировках. Люди ночь решили переждать в домах, а утром - бежать на безопасное расстояние.

- Ночью дождь прошел, а утром встали - мороз! Белое все, как снег. А мы обуты кто в чем - в легких туфельках, а кто босой. Один военный сказал, чтобы мы шли на Байрак. Главное - убраться с той линии, потому что как раз фронт проходил через село. Пошли в Байрак, километра за два. А там людей нет, все сожжено, только дымок курит. Переночевали на пепелище, и пошли назад. А в нашем селе уже начали людей хоронить. Мы тогда и узнали, шо постреляли всех и сожгли.

Согласно историческим документам, первыми советскими воинами, зашедшими в село, были бойцы 78-го стрелкового корпуса. Затем прибыл медсанбат артиллеристов. Оказывали медицинскую помощь селянам, проводили срочные операции, переливали кровь.

Больше всего пострадавших было в доме Юрия Ткаленко, узнала позже от других односельчан Вера Александровна. Имел просторный погреб и к нему бежали прятаться односельчане. Кто не поместился - зашли в сарай. Немцы окружили двор и устроили расправу. В погреб бросали гранаты. Дом подожгли. Из сарая выпускали группами по десять людей и выстрелами гнали в охваченный пламенем дом. Тех, кто пытался бежать - расстреливали. Тела бросали в огонь.

- Нас односельчанин Иосиф Литвиненко не пустил, как просились к нему в погреб: "Там места мало". У Строенчихи людей побили в окопах, шо в саду выкопали. Там и сёстры мои двоюродные погибли. Это было недалеко от Ткаленковой хаты. А у Марии Бутенчихи, что пряталась в саду, двух детей постреляли. А третьего, малыша совсем, немец взял за ноги и говорит матери: "Жалко тебе? На!" Разорвал ребенка и бросил на калину. Мария упала замертво, а он ее еще и дострелил. Это Стефана Бутенко жена была. Он на войне был в то время, - Вера Александровна сидит на краешке дивана, гладит себя по колену, расправляя байковый халат.

Рассказывает, что в той карательной немецкой акции пострадали и ее близкие родственники.

Оляна не пошла в дом - сидела в кукурузе. Видела как зажгли дом, где были двое ее детей

- В Климаков, что по улице дальней жили, сестра моя была. И чего она к нам не пошла, а к родственникам? С четырьмя детьми. Тоже сидели все вместе в доме, а дети пить просят, есть. Так старшая Климачиха, Оляна, побежала на огород арбуза сорвать. И здесь немцы пришли, в доме начали стрелять. Была еще баба Наташа. То она залезла в печь и замостилась подушками. Ее только ранило. А племянников сильно побили осколки. Не спаслись. Оляна не пошла в дом - сидела в кукурузе. Видела как зажгли дом, где были двое ее детей.

На следующий день, 22 сентября, часть селян приступили к захоронению погибших. Собирали останки односельчан на рядно, складывали на грабарку, свозили на кладбище и сбрасывали в одну братскую могилу. Некоторые тела так обгорели, что идентифицировали их по отдельным особым приметам.

- Мать сестру Марусю из угля вытащила, по ноге узнала. У нее на пальчиках мозольки были. Тело обгорело очень, - плачет Вера Юрченко. - Была в красной вязаной кофте. У нее нога осталась белая. Мама увидела и как крикнет "Это же моей дочечки нога!" Похоронили у Климаков возле дома. Под акацией выкопали могилу, так Оляна распорядилась. Мужчина один пришел, Саша, и узнал свою дочь: "Моя Варька". Лежала на пороге - обгоревшее тело в доме, а голова в сенях. Лицо было обожжено - капал огонь с крыши. Узнал ее по алюминиевому гребешку - косы не обгорели.

Рассказывает, что одна из старших сестер жила с семьей в соседних Малых Липнягах. Не пострадали - там такого террора не было.

- Слухи были, что немецкого офицера убили за селом - кто-то пристрелил. Из-за этого они и обозлились. Немца того похоронили возле посадки. Видимо, там лежит до сих пор. Над могилой ничего не ставили - просто земли насыпали.

Узнал ее по алюминиевому гребешку - косы не обгорели

Вера Юрченко помнит, как отстраивали деревню. Люди укрепляли поврежденные стены сгоревших домов, ставили новую крышу, крыли очеретом.

- Стены были литые, то так и остались. А крыша сгорела. Мама говорит: "Будем какую-нибудь халупину строить". Нам некоторые люди помогли - попиляли ивы, шо росли по канаве. С дерева которое было, сделали на крышу. Сгоревшую часть оторвали, а новую сверху поставили. Стены долепили из глины - кирпича тогда у нас не было.

Прощаясь с Верой Юрченко, расспрашиваю, где стоял дом, в котором сожгли больше всего людей. Объясняет: надо искать развалины на одной из центральных улиц, недалеко от мемориала.

По селу много брошенных хат. Мазаные стены сохранились - глину в селе умели лепить на совесть. В этих краях была традиция украшать дома керамической плиткой - ее изготовляли на заводе в городке Глобино, что в 40 км. А вот крыши домов провалились, стекла выбиты.

Некоторые дворы совсем заросли кустарником, на других все выкошено. Первые - заброшены. Вторые - взяли в аренду местные жители, а то и выкупили участки - обрабатывают огороды.

Одна из развалин возвышается на центральной улице неподалеку от мемориала. Голые стены - на крышу даже намека нет. Глина не просто обвалилась. Она словно стекла и растаяла.

Вокруг дома - ни одного куста или дерева, зеленеет последняя осенняя трава. С одной стороны лежит куча обломков шифера, за которым начинается город. Уже убран.

С другой стороны на длинной цепи привязанная корова. Увидев чужих, громко ревет, вытягивая ко мне рогатую морду.

- У нас здесь когда-то немцы сожгли все Большие Липняги. Я знаю, нам в школе рассказывали. И тут, где развалины, сарай сожгли. Рядом еще хата была. В ней сгорели люди. А теперь в развалинах ужи живут, - идет от соседнего двора 6-летний Миша.

Его красные спортивные штаны заправлены в сапоги, джинсовая куртка с искусственным меховым воротником застегнута на все пуговицы, на голове - черная трикотажная шапка.

- Эта хата развалилась очень давно от старости и недосмотра. Помню ее еще целой. Мужчина, что там жил, пил очень. Давно умер. Так оно все стояло, рушилось, пока мы участок не приватизировали, - подходит Олеся Темник, 29 лет. - Я-то не местная, но сосед что напротив жил - рассказывал, что эти развалины - не тот дом, что сгорел. Тут был деревянный сарай. Люди рассказывали, что односельчане, которые были тогда внутри - как-нибудь пытались доски выбить и детей хотя бы выбросить, чтобы спрятались в кукурузу. А именно дом - там, на горбаке на огороде, рядом с кучей шифера, - показывает. - У соседа были дед и дочь с маленьким ребенком. Спрятались в погребе. Мама говорила, а ей рассказывали бабы, что здесь эту девочку убитой нашли в ямке глиняной. Делали такие, когда дома строили.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Нацисты сожгли останки расстрелянных в Бабьем Яру

На кладбище за селом между крестов виднеется памятник воинам-освободителям села и мемориал. Именно здесь в братской могиле покоятся тела замученных крестьян.

Под заголовком "Жертвам немецко-фашистского террора в селе Большие Липняги в сентябре 1943 года" на семи металлических плитах отлиты имена. Мемориал выглядит заброшенным: краска облупилась, бетонное основание поросло мхом, вокруг - непроходимые заросли чертополоха. Видно, что давно никто не наведывался к братской могиле односельчан.

Зато у мемориала в центре села стоит высокая гранитная фигура женщины, которая в скорби склонила голову. За ее спиной полукругом установлены черные гранитные плиты. На них - имена жителей села. Родились в разные даты. Жили разной жизнью. И объединены единой бедой: их жизни трагически закончились в один день.

Через неделю после дня памяти здесь тоже нет цветов - лишь один пластиковый венок у памятника. Прошлогодний валяется позади мемориала - очевидно, его просто заменили, забыв убрать. Давно не горит "вечный огонь".

Хорошо видно имена на 14 гранитных плитах. Некоторые жертвы террора едва прожили несколько месяцев - год их рождения совпадает с годом смерти.

НЕМЦЫ СОЖГЛИ 297 СЕЛ

В 1941-1944 годах немецкие оккупанты сожгли в Украине 297 сел, говорится в статье "Сожженные деревни: (1941-1944 гг. ): Украинское измерение трагедии".

По данным издания "Венок бессмертия", больше всего населенных пунктов уничтожили в Житомирской области - 112, меньше всего на Львовщине - 1. Сильно пострадали от террора и жители населенных пунктов Сумщины, Черниговщины, Хмельницкой области. Там были лесные массивы и дислоцировалось много партизан.

В статье указано, что первым из сожженных деревень стала Барановка на Полтавщине. Немцы прибыли туда 4 ноября 1941-го. Остановились переночевать. Ночью четырех фашистов убили партизаны. Поэтому на следующий день гитлеровцы согнали крестьян на центральную площадь и требовали выдать партизан. Не получив ответа - сожгли Барановку. Пожар продолжался два дня.

- Горело одно из лучших украинских сел, основанное еще в первой половине XVII века. Тарас Шевченко в этих местах изучал казацкие могилы. В имение Василия Капниста, который был по соседству, приезжал Державин. С Диканьки, Больших Сорочинцов, Миргорода и Барановки списывал свои знаменитые города и села Гоголь. Короленко, который жил неподалеку, часто шел на Псел с барановскими рыбаками. Итак, это все было не только карательной акцией, но и попыткой уничтожить душу народа, его культуру, генетическую память, - пишут авторы статьи.

Подробнее читайте на gazeta.ua ...